В центре этой необычной истории оказывается режиссер, чья карьера и жизнь в одночасье рушатся из-за трагического происшествия. Его амбициозная премьера в тульском ТЮЗе оборачивается катастрофой – пожаром, в котором обвиняют его самого. Оказавшись за решеткой, он сталкивается с суровой реальностью тюремного быта, где выживание становится главной целью. Однако судьба предоставляет ему причудливый шанс на искупление и досрочное освобождение. Ему поручают почти невозможную задачу: поставить классическую пьесу Шекспира «Ромео и Джульетту» в стенах исправительного учреждения. Но актерский состав этой постановки далек от профессионального – это пестрая смесь заключенных, отбывающих срок за различные преступления, и охранников, вынужденных исполнять роли в силу приказа начальства. Этот творческий эксперимент изначально обречен на абсурд, превращая каждую репетицию в череду нелепых и опасных конфликтов. С первых же шагов подготовка к спектаклю напоминает не творческий процесс, а продолжение тюремных разборок. Вражда двух лагерей, условно разделенных на «Монтекки» и «Капулетти», выливается в настоящие стычки, где слова из шекспировских сонетов перемежаются с тюремным жаргоном, а сценическое пространство становится полем для выяснения отношений. Однако по мере погружения в текст пьесы, повествующей о запретной любви и роковой ненависти, в этой разношерстной труппе начинают происходить удивительные перемены. Линии, написанные centuries ago, неожиданно находят отклик в сердцах людей, казалось бы, навсегда отрезанных от мира высоких чувств. Для самого режиссера эта постановка – единственный путь к свободе, но он постепенно осознает, что шекспировская история дарит надежду и его невольным актерам. Под прикрытием репетиций, под шумок декламации стихов, зреет иной, отчаянный план. Некоторые участники труппы видят в предстоящем спектакле не возможность творческого преображения, а идеальную ширму для подготовки дерзкого побега, превращая культурное мероприятие в рискованную авантюру, где каждая реплика может быть условным сигналом, а каждое движение на сцене – частью тщательно продуманного плана по обретению вожделенной свободы уже не в переносном, а в самом буквальном смысле.